— Это… — начал Боцман, привставая.
— Стойте, нам чё, туда?! — заорал сзади Жердь, позабыв про приказ.
Течение еще усилилось, лодку все быстрей несло к со-снодубу.
— Шульга! — окликнул Филин, и Тимур посмотрел через плечо:
— Да, туда.
— Под соснодуб?
— Да.
Филин выпрямился.
— Зачем?
— Попасть к «менталу» можно через то место.
— Да что это за фигня?! — выкрикнул Жердь. Боцман сказал:
— Командир, под соснодубами образуются «газировки».
— Правильно! — подхватил Жердь. — Они кислоту и газы всякие выделяют, а те разъедают… Да вон же она, зеленая, в воде!
Грести больше не было смысла, и он бросил весло рядом со стонущим Растафарычем, лицо которого было залито кровью.
— Я тебе носяру сломал, а? — спросил Жердь злорадно. — Надо было все кости переломать!
Лодка все сильнее качалась на волнах. Темная вода под соснодубом бурлила и пенилась, и словно бледно-зеленый туман клубился неглубоко под поверхностью, то выстреливая во все стороны извивающиеся щупальца света, то втягивая их обратно. Над «газировкой» вскипали пузыри и кружился большой водоворот.
— Шульга! — Ствол дробовика смотрел Тимуру в грудь, большие темные глаза буравили его.
— Это короткий путь к «менталу», — произнес он ровным голосом и пошире расставил ноги на качающейся лодке. — Его мне и показал Стае. Или через Челюсти, или здесь.
— Как отсюда куда-то попасть? — спросил Боцман. — Там аномалия. Смертельная, мать ее. Он нас в ловушку привел!
— Я не знаю как, но отсюда мы попадем к «менталу», — повторил Тимур.
— Тикать надо! — крикнул Жердь. — Ныряем!
Даже если бы кто-то стал грести обратно, лодку теперь было не остановить, сильное течение несло ее к зеленому водовороту, клокочущему в тени под куполом.
— Командир! — позвал Боцман.
— Все на месте! — приказал Филин. — Жердь, не ры-пайся. Шульга, так «ментал» где-то рядом? Это точно?
Вода грохотала, заглушая слова, свистел вырывающийся из нее газ, и Тимур прокричал:
— Я не знаю, рядом или нет, но он — дальше., за «газировкой»! Точно!
— Значит, ты мне больше не нужен, — сказал Филин и вдавил спусковой крючок.
Растафарыч, крякнув, врезал ему по ногам обломком весла.
Филин боком упал на борт, дробь ушла в сторону, вырвавшийся из ствола язык пламени опалил затылок Боцмана, тот заорал и открыл огонь. Автоматные пули раздробили доски прямо над сжавшимся на дне Тимуром. От боли из глаз Боцмана брызнули слезы, и он стрелял, не видя куда. Растафарыч снова замахнулся, но Филин, не вставая, ткнул прикладом дробовика, попал ему в лоб и сбросил пленника в кипящую воду.
Нос, ставший дырявым как решето, потащило вниз: лодка достигла водоворота. Пули били в доски над самой головой Тимура. Протянув руку, он схватился за ствол АК и рванул его влево, вывихнув Боцману палец, вдавливающий спусковой крючок, а потом, когда выстрелы смолкли, дернул на себя. Выдрав оружие из рук бандита, привстал и швырнул автомат в стоящего на коленях Филина. Тот отклонился, дробовиком отбил оружие, и этой секунды Тимуру хватило, чтобы, перегнувшись через стонущего Боцмана, голова которого стала пятнистой от волдырей и порохового нагара, схватить контейнер, стоявший возле главаря.
Филин закричал.
Тимур спиной опрокинулся с лодки.
Его сразу завертело, кипящая зеленая вода обожгла, мерзкий запах «газировки» ударил в нос. Он прижал контейнер к груди, увидел над собой днище лодки, краем глаза заметил безвольно качающееся тело Растафарыча, потом Тимура развернуло лицом вниз, прямо под ним оказалось жгучее, пылающее кислотно-зеленым огнем ядро аномалии… и сильный поток швырнул его вверх.
Всплыв между огненными пятнами, Маша с шумом 1тянула ноздрями воздух. Несмотря на серьезность ситуации, несмотря на опасность, нависшую над ней, и на то, что Индеец остался на лодке, девушка снова порадовалась самой себе. Вокруг вода — а она не боится! Как классно! Ей даже нравится здесь, нравится плавать, это приятнее, чем ходить по земле, потому что тело почти невесомое и можно по-всякому кувыркаться. Хорошо!
Нет, плохо. Лодка уплывала, и стало понятно, что Индейцу не удалось выпрыгнуть.
«Индеец» — так Маша называла его и про себя, и вслух. Он сказал, что это одно из двух его прозвищ, и оно нравилось девушке гораздо больше неказистого «Раста-фарыч».
Он вообще очень нравился ей.
Наверное, можно сказать, что она влюбилась. Первый раз в жизни.
Маша вдохнула полную грудь воздуха и собралась нырнуть, чтобы всплыть возле лодки и спасти Индейца, даже не задумываясь над тем, как сделает это на глазах у бандитов.
Рядом с ней вынырнул Гадюка.
Пятна огня чадили, к тому же он оказался в пол-оборота к девушке и потому не заметил ее, но она хорошо его видела, ведь их разделяло не больше метра.
В зубах у него был нож, довольно-таки страшный с виду.
Пока бандит не обернулся, Маша опустилась под воду и быстро поплыла прочь, решив, что догонит лодку чуть позже.
Течение потащило тело к протоке, пришлось вовсю работать руками и ногами. Потом она стукнулась обо что-то головой, пощупала — это оказалась торчащая из дна жердь.
Маша всплыла возле мостка из вязанок, качавшихся на волнах, и увидела совсем рядом бюреров.
Они плыли на маленьких треугольных плотах из скрепленных веревками веток, причем плыли без весел — на корме каждой из четырех посудин лежало по паре бюреров, которые усиленно били ногами, выполняя роль подвесных моторов.
Каждый плот вмещал не больше пяти-шести карликов. На носу первого стоял вожак — здоровый, с лысой башкой, в набедренной повязке из больших вороньих перьев. В одной руке копье, для бюрера просто-таки огромное, в другой щит, сплетенный из тростника. Больше всего Машу поразило то, что на щите был рисунок, выложенный более светлыми стеблями осоки, вплетенной в тростник. Хорошенько приглядевшись, на рисунке можно было различить череп и перекрещенные кости.